Высокие скулы украшали лицо Изабель Кондруайе, как туфли на шпильках украшают женские ноги. Светло-каштановые волосы, короткая стрижка, раскосые глаза чайно-зеленого цвета, похожие на два молодых миндальных ореха. Растворенная в крови этой женщины капелька азиатской крови не делала ее похожей на прелестную экзотическую куклу. Изабель выглядела твердой и неприступной, как высокая скала. Диана поднялась ей навстречу. Изабель сразу перешла к делу:

– Секретарша сказала, что меня ждет репортер. На какую газету вы работаете?

Диана машинально отметила, что красная блузка узка Изабель и края расходятся, нескромно обнажая тело. Она заставила себя улыбнуться:

– Вообще-то… Я так сказала, чтобы встретиться с вами.

– Объяснитесь.

– Мне необходимо кое-что узнать. Это очень важно и очень срочно.

– Вы шутите? Полагаете, у меня нет других дел?

На мгновение у Дианы появилось искушение нагрубить Изабель, но она взяла себя в руки. Техника боя в Вин-Чун основывалась на использовании выпада противника против него самого. Чтобы сбить агрессивный настрой собеседницы, она решила сыграть на чувствительности:

– Я только что усыновила ребенка. В Таиланде, в окрестностях Ранонга. Вам этот регион наверняка хорошо известен. Моему сыну может быть шесть или семь лет.

– Ну и?…

– Он произносит всего несколько обрывочных фраз. Я хочу знать, на каком языке или диалекте он говорит.

Этнолог положила портфель на стол. Скрестила руки на груди, продемонстрировав пунцовый лифчик. Диана невозмутимо продолжила:

– Мы только что пережили автомобильную катастрофу. Мой мальчик едва не погиб и все еще не пришел в сознание, но врачи думают, что он выкарабкается.

Теперь женщина смотрела на Диану с новым выражением. Как будто решала, кто перед ней – сумасшедшая или виртуозная выдумщица. А в голове у Дианы уже сложилось безупречное – пусть и не имеющее никакого отношения к истине – объяснение:

– По мнению докторов, когда малыш очнется, будет хорошо, если я смогу поговорить с ним на его родном языке. Он в Париже всего несколько недель, понимаете?

Все это прозвучало очень правдоподобно, и Диана внезапно подумала, что, возможно, сама того не желая, попала в точку. Изабель смягчилась:

– Ваша история… Не знаю… В каком он теперь состоянии?

– Несколько дней назад казалось, что мой сын обречен. Но сегодня врачи настроены более оптимистично. Многие признаки позволяют предположить скорый выход из комы. Хотя опасность осложнений остается.

Изабель Кондруайе села. Лицо ее хранило жесткое выражение, но в нем уже не было враждебности, только сосредоточенность. Она произнесла тихим голосом:

– Но мальчик ведь не говорит, так чего вы от меня хотите…

– Он все время повторял одни и те же слова. Вернее, два слога: лю и сянь…

– Никакой другой информации о его этнической принадлежности у вас нет?

– Нет. Только эти слоги.

Этнолог долго молча смотрела на странную собеседницу. На Диане был забавный пиджак-редингот из неотбеленного полотна, шею украшали бусы из кусков горного хрусталя, серебряная шпилька удерживала волосы в пучке. Наконец Изабель спросила холодным деловым тоном:

– Вам известно, на скольких языках и диалектах говорят в регионе Андаманских островов?

– Точную цифру не назову.

– Их больше двенадцати.

– Я имею в виду строго ограниченный участок, точку на карте. Приют в Ранонге и…

– Если мы примем во внимание процессы, связанные с внутрибирманскими конфликтами, войны наркокартелей и миграцию населения из стран «золотого треугольника» и Индии, таких языков около двадцати. А возможно, и тридцати.

– Повторяю: у меня есть только два этих слога. Но вы должны знать специалистов по каждому из диалектов. Я могу…

Изабель раздражилась:

– Несколько слов нам не помогут! Особенно те, что есть у вас. Только в тайском языке одно и то же слово может иметь несколько значений, и зависит это от того, на каком слоге сделано ударение, или от того, стоит слово в начале или в конце предложения…

На город опускались сумерки. Многослойное стекло сверкало пунцовым светом, как будто гнев Изабель воспламенил его.

– Мне очень жаль, но без произношения поиск не имеет никакого смысла, – отрывистым тоном закончила она. – Я ничем не могу вам помочь.

Диана лучезарно улыбнулась в ответ:

– Я предвидела это.

Она вытащила из сумки ярко-красный магнитофон из установки караоке, на который Люсьен записывал собственные песни. Диана знала, что идентифицировать диалект, не слыша звучания и выговора, невозможно, и вспомнила о существовании этой кассеты.

Она нажала на кнопку «Play». В комнате зазвучал гортанный голос Люсьена. Отрывистые слоги раскатывались по вечернему безмолвию, как стеклянные шарики, которыми так любят играть дети. Изабель Кондруайе выглядела ошеломленной.

Диана выиграла сражение. Но она не наслаждалась своей победой. Детский голос захватил и ее. Она не слушала кассету со дня аварии. Модуляции голоса Люсьена заполнили пространство комнаты, она физически ощущала его присутствие, видела лицо сына, его плавные движения, и сердце у нее обливалось кровью. Загнанная куда-то в глубь души, печаль в мгновение ока вырвалась из-под спуда, к глазам подступила обжигающая влага.

Диана опустила голову, прикрыла лоб рукой. Она не хотела плакать. Съежилась, сжалась в клубок, а голос все звучал и звучал, взлетая под потолок залитой алым светом аудитории.

Внезапно наступила тишина.

Диана подняла глаза. Этнолог остановила запись, поняв, что происходит с Дианой. Ее губы разомкнулись, но Изабель уже поднялась и положила руку ей на плечо.

– Оставьте мне кассету. – Ее голос, всего несколько секунд назад звучавший сухо, даже жестко, показался Диане почти нежным. – Посмотрим, что я смогу сделать.

18

Плотно прижатые друг к другу ладони.

Техникой Вин-Чун Диана владела в совершенстве, приемы она выполняла быстрее всех. Наносить удары и уклоняться приходилось в тесном контакте с соперником. Удары кулаком, удары локтем. Удары ребром ладони. Град жестоких ударов, от которых невозможно уклониться или уйти в сторону: противники бьются, слившись воедино.

По логике вещей, многочисленные прикосновения чужого человека должны были вызывать у Дианы отвращение, но речь шла о спортивной схватке, и ее фобия не подавала сигналов мозгу. Больше того – контакт доставлял скрытое удовольствие. Она как будто смаковала извращенность жеста – ласку, превратившуюся в удар.

А еще у Дианы был секрет: из-за близорукости она могла одержать победу только в ближнем бою. Диана обратила слабость в силу, научилась биться на минимальной дистанции, делая ставку на скорость. Рисковала – отчаянно, но расчетливо, сбивая с толку соперниц.

Этим вечером тренировка в зале Мобер-Мютгоалите могла стать идеальной разрядкой. После звонка Терезе и встречи с Изабель Кондруайе Диана поехала прямо в больницу. Люсьен проходил обследование, и ее к нему не пустили. Она разъярилась, но, узнав, что Дагер собирается наутро вынуть дренажные трубки, мгновенно успокоилась.

И все-таки, вернувшись домой, Диана чувствовала себя подавленной. Убийство фон Кейна заставляло забыть обо всем остальном, даже о том, что Люсьен вышел из комы. Она все время думала об убийце, чья рука скрутила внутренности жертвы. О стенах, заплеванных полупереваренной брусникой. О мерцающем экране, на котором они увидели оскверненное чрево иглоукалывателя. В голове у Дианы все смешалось.

Кстати, здание детской больницы теперь охраняли полицейские в форме. Когда Диана поинтересовалась у госпожи Феррер, с чем это связано, та ответила односложно: «Безопасность!» Какая, к черту, безопасность? Больнице Неккер что-то угрожает? По коридорам бродит убийца? Ответов у Дианы все равно не было, и она отправилась потеть в спортзал. Плотно прижатые друг к другу ладони. Не худший способ прогнать страх…

Первым делом Диана приняла обжигающий душ, после чего прослушала автоответчик. Репертуар не изменился. Друзья и знакомые жаждали узнать новости и выразить сочувствие. Мать тоже звонила. Услышав ненавистный голос, Диана каждый раз мгновенно нажимала на «Next».